После обеда вся разбойничья шайка двинулась на песчаную отмель за черепашьими яйцами. Мальчики тыкали палками в песок и, найдя мягкое местечко, опускались на колени и начинали рыть руками. Из иной ямки добывали сразу по пяти-шести десятков яиц. Яйца были совершенно круглые, белые, чуть поменьше грецкого ореха. В этот вечер у пиратов был роскошный ужин — они объедались яичницей; так же великолепно пировали они на следующее утро, в пятницу.
AFTER dinner all the gang turned out to hunt for turtle eggs on the bar. They went about poking sticks into the sand, and when they found a soft place they went down on their knees and dug with their hands. Sometimes they would take fifty or sixty eggs out of one hole. They were perfectly round white things a trifle smaller than an English walnut. They had a famous fried-egg feast that night, and another on Friday morning.
После завтрака они прыгали и скакали на отмели, с громкими криками гоняясь друг за другом, сбрасывая с себя на бегу одежду, а потом, голые, мчались далеко-далеко, к мелководью, продолжая бесноваться и там. Сильное течение порою сбивало их с ног, но от этого им становилось еще веселее. Они нагибались все вместе к воде и брызгали друг в друга, причем каждый подкрадывался к врагу осторожно, отвернув лицо, чтобы самого не забрызгали. Затем они вступали врукопашную тут же, в воде, пока победитель не окунал остальных с головой. Кончалось тем, что оказывались под водою все трое. Все трое превращались в клубок белеющих рук и ног, и когда снова появлялись над гладью реки, то и пыхтели, и фыркали, смеялись и отплевывались, и жадно хватали воздух.
After breakfast they went whooping and prancing out on the bar, and chased each other round and round, shedding clothes as they went, until they were naked, and then continued the frolic far away up the shoal water of the bar, against the stiff current, which latter tripped their legs from under them from time to time and greatly increased the fun. And now and then they stooped in a group and splashed water in each other's faces with their palms, gradually approaching each other, with averted faces to avoid the strangling sprays, and finally gripping and struggling till the best man ducked his neighbor, and then they all went under in a tangle of white legs and arms and came up blowing, sputtering, laughing, and gasping for breath at one and the same time.
Выбившись из сил, они выбегали на пляж, кидались врастяжку на сухой, раскаленный песок и закапывались в него, а затем снова бросались в воду, и все начиналось сначала. Наконец им пришло в голову, что их кожа смахивает на трико телесного цвета; они начертили на песке круг и устроили цирк, в котором было целых три клоуна, так как ни один не хотел уступить другому эту завидную роль.
When they were well exhausted, they would run out and sprawl on the dry, hot sand, and lie there and cover themselves up with it, and by and by break for the water again and go through the original performance once more. Finally it occurred to them that their naked skin represented flesh-colored "tights" very fairly; so they drew a ring in the sand and had a circus--with three clowns in it, for none would yield this proudest post to his neighbor.
Затем они достали свои шарики и стали играть в “подкидалку”, в “тянуху”, в “тепки”, пока и эта забава не наскучила им. Тогда Гек и Джо снова пошли купаться, а Том не рискнул и остался на берегу, так как обнаружил, что, когда он сбрасывал штаны, у него развязался шнурок, которым к его лодыжке была привязана трещотка гремучей змеи. Он никак не мог понять, почему с ним не сделалась судорога, раз на нем не было этого волшебного талисмана. Он так и не отважился войти в воду, покуда не нашел своей трещотки, а тем временем его товарищи уже устали и вышли полежать на берегу. Мало-помалу они разошлись кто куда, разомлели от скуки, и каждый с тоской смотрел в ту сторону, где дремал под солнцем родной городок. Том бессознательно писал на песке большим пальцем ноги слово “Бекки”. Потом он спохватился, стер написанное и выбранил себя за свою слабость, но не мог удержаться и снова написал это имя, потом снова стер и, чтобы спастись от искушения, кликнул товарищей.
Next they got their marbles and played "knucks" and "ringtaw" and "keeps" till that amusement grew stale. Then Joe and Huck had another swim, but Tom would not venture, because he found that in kicking off his trousers he had kicked his string of rattlesnake rattles off his ankle, and he wondered how he had escaped cramp so long without the protection of this mysterious charm. He did not venture again until he had found it, and by that time the other boys were tired and ready to rest. They gradually wandered apart, dropped into the "dumps," and fell to gazing longingly across the wide river to where the village lay drowsing in the sun. Tom found himself writing "BECKY" in the sand with his big toe; he scratched it out, and was angry with himself for his weakness. But he wrote it again, nevertheless; he could not help it. He erased it once more and then took himself out of temptation by driving the other boys together and joining them.
Но Джо упал духом почти безнадежно. Он так тосковал по дому, что у него уже не было сил выносить эти муки. Каждую минуту он готов был заплакать. Гек тоже приуныл. Том был подавлен, но изо всех сил старался скрыть свою печаль. У него была тайна, которую до поры до времени он не хотел открывать товарищам; но, если ему не удастся стряхнуть с них мятежную тоску, он, так и быть, откроет им эту тайну теперь же. И с напускной веселостью он сказал:
But Joe's spirits had gone down almost beyond resurrection. He was so homesick that he could hardly endure the misery of it. The tears lay very near the surface. Huck was melancholy, too. Tom was downhearted, but tried hard not to show it. He had a secret which he was not ready to tell, yet, but if this mutinous depression was not broken up soon, he would have to bring it out. He said, with a great show of cheerfulness:
— Бьюсь об заклад, что на этом острове и до нас побывали пираты! Давайте обойдем его еще раз. Здесь, наверно, где-нибудь зарыто сокровище. Что вы скажете, если мы наткнемся на полусгнивший сундук, набитый золотом и серебром? А?
"I bet there's been pirates on this island before, boys. We'll explore it again. They've hid treasures here somewhere. How'd you feel to light on a rotten chest full of gold and silver--hey?"
Но это вызвало лишь слабый восторг, да и тот в ту же минуту потух без единого отклика. Том сделал еще два-три заманчивых предложения, но все его попытки были напрасны. Джо уныло тыкал палкой в песок, и вид у него был самый мрачный. Наконец он сказал:
But it roused only faint enthusiasm, which faded out, with no reply. Tom tried one or two other seductions; but they failed, too. It was discouraging work. Joe sat poking up the sand with a stick and looking very gloomy. Finally he said:
— Ох, ребята, бросим-ка эту затею! Я хочу домой. Здесь очень скучно.
"Oh, boys, let's give it up. I want to go home. It's so lonesome."
— Да нет же, Джо, ты привыкнешь, — уговаривал Том. — Ты подумай, какая здесь рыбная ловля!
"Oh no, Joe, you'll feel better by and by," said Tom. "Just think of the fishing that's here."
— Не надо мне твоей рыбы… Хочу домой!
"I don't care for fishing. I want to go home."
— Но, Джо, где ты сыщешь другое такое купанье?
"But, Joe, there ain't such another swimming-place anywhere."
— А на что мне твое купанье? Теперь мне на него наплевать, когда никто не запрещает купаться. Я иду домой, как хотите…
"Swimming's no good. I don't seem to care for it, somehow, when there ain't anybody to say I sha'n't go in. I mean to go home."
— Фу, какой стыд! Малюточка! К мамаше захотел!
"Oh, shucks! Baby! You want to see your mother, I reckon."
— Ну да, к мамаше! И тебе захотелось бы, если бы у тебя была мать. И я такой же малюточка, как ты.
Джо готов был заплакать.
"Yes, I do want to see my mother--and you would, too, if you had one. I ain't any more baby than you are." And Joe snuffled a little.
— Ну хорошо, пусть наша плаксивая деточка отправляется домой, к своей мамаше, мы ее отпустим, не правда ли, Гек? Бедненький, он по мамаше соскучился! Ну что ж! Пусть идет! Тебе ведь нравится здесь, не правда ли, Гек? Мы с тобой останемся, а?
"Well, we'll let the crybaby go home to his mother, won't we, Huck? Poor thing--does it want to see its mother? And so it shall. You like it here, don't you, Huck? We'll stay, won't we?"
Гек сказал: “Д-а-а”, но в его голосе не чувствовалось особенной радости.
Huck said, "Y-e-s"--without any heart in it.
— Больше я не стану с тобой разговаривать! Я с тобой в ссоре на всю жизнь! — объявил Джо, вставая. — Так и знай!
Он угрюмо отошел и стал одеваться.
"I'll never speak to you again as long as I live," said Joe, rising. "There now!" And he moved moodily away and began to dress himself.
— Велика важность! — отозвался Том. — Пожалуйста! Плакать не станем. Ступай домой, и пусть над тобой все смеются. Хорош пират, нечего сказать! Гек и я — не такие плаксы, как ты. Мы останемся здесь, — правда, Гек? Пусть идет, если хочет. Обойдемся и без него.
"Who cares!" said Tom. "Nobody wants you to. Go 'long home and get laughed at. Oh, you're a nice pirate. Huck and me ain't crybabies. We'll stay, won't we, Huck? Let him go if he wants to. I reckon we can get along without him, per'aps."
Несмотря на свое напускное хладнокровие, Том в душе был встревожен и с волнением смотрел, как насупленный Джо продолжал одеваться. Еще более беспокоил его вид Гека, жадно следившего за сборами Джо. В молчании Гека Том чувствовал что-то зловещее. Джо оделся и, не прощаясь, пошел вброд по направлению к иллинойскому берегу. У Тома упало сердце. Он посмотрел на Гека. Тот не выдержал этого взгляда и опустил глаза.
But Tom was uneasy, nevertheless, and was alarmed to see Joe go sullenly on with his dressing. And then it was discomforting to see Huck eying Joe's preparations so wistfully, and keeping up such an ominous silence. Presently, without a parting word, Joe began to wade off toward the Illinois shore. Tom's heart began to sink. He glanced at Huck. Huck could not bear the look, and dropped his eyes. Then he said:
— Мне бы тоже хотелось уйти, Том, — сказал он наконец. — Как-то скучно здесь стало, а теперь будет еще скучнее. Пойдем-ка и мы с тобой, Том!
"I want to go, too, Tom. It was getting so lonesome anyway, and now it'll be worse. Let's us go, too, Tom."
— Не пойду. Можете все уходить, если вам угодно, а я остаюсь.
"I won't! You can all go, if you want to. I mean to stay."
— Том, я бы лучше пошел…
"Tom, I better go."
— Ну и ступай, кто тебя держит?
"Well, go 'long--who's hendering you."
Гек начал собирать свою одежду, разбросанную на песке.
Huck began to pick up his scattered clothes. He said:
— Шел бы и ты с нами, Том! — уговаривал он. — Право, подумай хорошенько. Мы подождем тебя на берегу.
"Tom, I wisht you'd come, too. Now you think it over. We'll wait for you when we get to shore."
— Долго же вам придется ждать!
"Well, you'll wait a blame long time, that's all."
Гек уныло поплелся прочь. Том стоял и смотрел ему вслед, испытывая сильнейшее желание отбросить в сторону всякую гордость и пойти с ними. Он надеялся, что мальчики вот-вот остановятся, но они продолжали брести по колено в воде. Чувство страшного одиночества охватило Тома. Он окончательно подавил в себе гордость и бросился догонять друзей.
Huck started sorrowfully away, and Tom stood looking after him, with a strong desire tugging at his heart to yield his pride and go along too. He hoped the boys would stop, but they still waded slowly on. It suddenly dawned on Tom that it was become very lonely and still. He made one final struggle with his pride, and then darted after his comrades, yelling:
— Стойте! Стойте! Мне надо вам что-то сказать!
"Wait! Wait! I want to tell you something!"
Те остановились и обернулись к Тому. Нагнав их, Том открыл им свою великую тайну. Они слушали сурово и враждебно, но потом сообразили, к чему он ведет, очень обрадовались и испустили громкий воинственный клич. Они в один голос признали, что его выдумка — чудо и что, если бы он сообщил о ней раньше, они и не подумали бы уходить.
Том пробормотал какое-то объяснение, но на самом деле он боялся, что даже эта тайна не в силах удержать их надолго, и приберег ее в виде последнего средства.
They presently stopped and turned around. When he got to where they were, he began unfolding his secret, and they listened moodily till at last they saw the "point" he was driving at, and then they set up a warwhoop of applause and said it was "splendid!" and said if he had told them at first, they wouldn't have started away. He made a plausible excuse; but his real reason had been the fear that not even the secret would keep them with him any very great length of time, and so he had meant to hold it in reserve as a last seduction.
Мальчики весело вернулись в лагерь и с величайшей охотой принялись за прежние игры, все время болтая об удивительной выдумке Тома и восхищаясь его изобретательностью. После вкусного обеда, состоявшего из рыбы и яичницы, Том сказал, что теперь ему хочется научиться курить. Джо ухватился за эту мысль и объявил, что он тоже не прочь. Гек сделал трубки и набил их табаком. До сих пор оба новичка курили только сигары из виноградных листьев, но такие сигары щипали язык, и считались недостойными мужчин.
The lads came gayly back and went at their sports again with a will, chattering all the time about Tom's stupendous plan and admiring the genius of it. After a dainty egg and fish dinner, Tom said he wanted to learn to smoke, now. Joe caught at the idea and said he would like to try, too. So Huck made pipes and filled them. These novices had never smoked anything before but cigars made of grapevine, and they "bit" the tongue, and were not considered manly anyway.
Они растянулись на земле, опираясь на локти, и начали очень осторожно, с опаской втягивать в себя дым. Дым был неприятен на вкус, и их немного тошнило, но все же Том заявил:
Now they stretched themselves out on their elbows and began to puff, charily, and with slender confidence. The smoke had an unpleasant taste, and they gagged a little, but Tom said:
— Да это совсем легко! Знай я это раньше, я уж давно научился бы.
"Why, it's just as easy! If I'd a knowed this was all, I'd a learnt long ago."
— И я тоже, — подхватил Джо. — Плевое дело!
"So would I," said Joe. "It's just nothing."
— Сколько раз я, бывало, смотрю, как курят другие, и думаю: “Вот бы и мне научиться! Да нет, думаю, это мне не под силу”, — сказал Том.
"Why, many a time I've looked at people smoking, and thought well I wish I could do that; but I never thought I could," said Tom.
— И я тоже. Правда, Гек? Ведь ты слышал это от меня? Вот пусть Гек скажет.
"That's just the way with me, hain't it, Huck? You've heard me talk just that way--haven't you, Huck? I'll leave it to Huck if I haven't."
— Да-да, сколько раз, — сказал Гек.
"Yes--heaps of times," said Huck.
— Ну, и я тоже ему говорил сотни раз. Однажды это было возле бойни. Помнишь, Гек? Там были еще Боб Таннер, Джонни Миллер и Джефф Тэчер. Ты помнишь, Гек, что я сказал?
"Well, I have too," said Tom; "oh, hundreds of times. Once down by the slaughter-house. Don't you remember, Huck? Bob Tanner was there, and Johnny Miller, and Jeff Thatcher, when I said it. Don't you remember, Huck, 'bout me saying that?"
— Еще бы, — ответил Гек. — Это было в тот день, как я потерял белый шарик… Нет, не в тот день, а накануне.
"Yes, that's so," said Huck. "That was the day after I lost a white alley. No, 'twas the day before."
— Ага, я говорил! — сказал Том. — Гек помнит.
"There--I told you so," said Tom. "Huck recollects it."
— Я думаю, что я мог бы курить такую трубку весь день, — оказал Джо. — Меня ничуть не тошнит.
"I bleeve I could smoke this pipe all day," said Joe. "I don't feel sick."
— И меня тоже! — сказал Том. — Я мог бы курить весь день, но держу пари, что Джефф Тэчер не мог бы.
"Neither do I," said Tom. "I could smoke it all day. But I bet you Jeff Thatcher couldn't."
— Джефф Тэчер! Куда ему! Он от двух затяжек свалится. Пусть только попробует! Увидит, что это такое!
"Jeff Thatcher! Why, he'd keel over just with two draws. Just let him try it once. He'd see!"
— Само собой, не сумеет, и Джонни Миллер тоже. Хотелось бы мне посмотреть, как Джонни Миллер справится со всей этой штукой.
"I bet he would. And Johnny Miller--I wish could see Johnny Miller tackle it once."
— Куда ему! — сказал Джо. — Он, бедняга, ни на что не способен. Одна затяжка — и он свалится с ног.
"Oh, don't I!" said Joe. "Why, I bet you Johnny Miller couldn't any more do this than nothing. Just one little snifter would fetch him."
— Верно, Джо. Слушай-ка: если бы наши ребята могли увидеть нас теперь!
"'Deed it would, Joe. Say--I wish the boys could see us now."
— Вот было бы здорово!
"So do I."
— Но, чур, никому ни слова! А когда-нибудь, когда все будут в сборе, я подойду к тебе и скажу: “Джо, есть у тебя трубка? Покурить охота”. А ты ответишь как ни в чем не бывало: “Да, есть моя старая трубка и другая есть, только табак у меня не очень хорош”. А я скажу: “Ну, это все равно, был бы крепок”. И тогда ты вытащишь трубки, и мы оба преспокойно закурим. Пускай полюбуются!
"Say--boys, don't say anything about it, and some time when they're around, I'll come up to you and say, 'Joe, got a pipe? I want a smoke.' And you'll say, kind of careless like, as if it warn't anything, you'll say, 'Yes, I got my old pipe, and another one, but my tobacker ain't very good.' And I'll say, 'Oh, that's all right, if it's strong enough.' And then you'll out with the pipes, and we'll light up just as ca'm, and then just see 'em look!"
— Вот здорово, Том! Я бы хотел, чтобы это было сейчас.
"By jings, that'll be gay, Tom! I wish it was now!"
— И я! Мы им скажем, что научились курить, когда были пиратами, — то-то будут завидовать нам!
"So do I! And when we tell 'em we learned when we was off pirating, won't they wish they'd been along?"
— Еще бы! Наверняка позавидуют!
"Oh, I reckon not! I'll just bet they will!"
Разговор продолжался, но вскоре он начал чуть-чуть увядать, прерываться. Паузы стали длиннее. Пираты сплевывали все чаще и чаще. Все поры во рту у мальчишек превратились в фонтаны: они едва успевали очищать подвалы у себя под языком, чтобы предотвратить наводнение. Несмотря на все их усилия, им заливало горло, и каждый раз после этого начинало ужасно тошнить. Оба сильно побледнели, и вид у них был очень жалкий. У Джо выпала трубка из ослабевших пальцев, у Тома тоже. Фонтаны так и били что есть силы, и насосы работали вовсю. Наконец Джо выговорил расслабленным голосом:
So the talk ran on. But presently it began to flag a trifle, and grow disjointed. The silences widened; the expectoration marvellously increased. Every pore inside the boys' cheeks became a spouting fountain; they could scarcely bail out the cellars under their tongues fast enough to prevent an inundation; little overflowings down their throats occurred in spite of all they could do, and sudden retchings followed every time. Both boys were looking very pale and miserable, now. Joe's pipe dropped from his nerveless fingers. Tom's followed. Both fountains were going furiously and both pumps bailing with might and main. Joe said feebly:
— Я потерял ножик… Пойду поищу…
"I've lost my knife. I reckon I better go and find it."
Том дрожащими губами произнес, запинаясь:
Tom said, with quivering lips and halting utterance:
— Я помогу тебе. Ты иди в эту сторону, а я туда… к ручью… Нет, Гек, ты не ходи за нами, мы сами найдем.
"I'll help you. You go over that way and I'll hunt around by the spring. No, you needn't come, Huck--we can find it."
Гек снова уселся на место и прождал целый час. Потом он соскучился и пошел разыскивать товарищей. Он нашел их в лесу далеко друг от друга; оба были бледны и спали крепким сном. Но что-то подсказало ему, что теперь им полегчало, а если и случилось им пережить несколько неприятных минут, то теперь уже все позади.
So Huck sat down again, and waited an hour. Then he found it lonesome, and went to find his comrades. They were wide apart in the woods, both very pale, both fast asleep. But something informed him that if they had had any trouble they had got rid of it.
За ужином в тот вечер оба смиренно молчали, и, когда Гек после ужина, набив трубку для себя, захотел набить и для них, оба в один голос сказали: “Не надо”, так как они чувствуют себя очень неважно, — должно быть, съели какую-нибудь дрянь за обедом.
They were not talkative at supper that night. They had a humble look, and when Huck prepared his pipe after the meal and was going to prepare theirs, they said no, they were not feeling very well--something they ate at dinner had disagreed with them.
Около полуночи Джо проснулся и разбудил товарищей. В воздухе была духота, которая предвещала недоброе. Мальчики все теснее прижимались к огню, как бы ища у него дружеской помощи, хотя ночь была горяча и удушлива. Они сидели молча в напряженном ожидании. Царила торжественная тишина. Позади костра все было проглочено черной тьмою. Вдруг дрожащая вспышка тускло озарила листву и исчезла. Потом сверкнула другая, немного ярче. И еще, и еще. Потом в ветвях деревьев пронесся чуть слышный стон: мальчики почувствовали у себя на щеках чье-то беглое дыхание и затрепетали при мысли, что это пронесся Дух Ночи. Затем стало тихо. И вдруг опять какой-то призрачный блеск превратил ночь в день и с необычайной отчетливостью озарил каждую травинку, что росла у их ног. Озарил он и три бледных, перепуганных лица. По небу сверху вниз прокатился, спотыкаясь, рокочущий гром и понемногу умолк, угрюмо ворча в отдалении. Струя холодного воздуха зашевелила все листья, подхватила золу костра и разметала ее снежными хлопьями. Снова яростный огонь осветил весь окрестный лес, и в ту же секунду раздался громовой удар: будто прямо над головой у мальчишек раскололись вершины деревьев. Среди наступившей тьмы пираты в ужасе прижались друг к другу. По листьям застучали редкие крупные капли дождя.
About midnight Joe awoke, and called the boys. There was a brooding oppressiveness in the air that seemed to bode something. The boys huddled themselves together and sought the friendly companionship of the fire, though the dull dead heat of the breathless atmosphere was stifling. They sat still, intent and waiting. The solemn hush continued. Beyond the light of the fire everything was swallowed up in the blackness of darkness. Presently there came a quivering glow that vaguely revealed the foliage for a moment and then vanished. By and by another came, a little stronger. Then another. Then a faint moan came sighing through the branches of the forest and the boys felt a fleeting breath upon their cheeks, and shuddered with the fancy that the Spirit of the Night had gone by. There was a pause. Now a weird flash turned night into day and showed every little grassblade, separate and distinct, that grew about their feet. And it showed three white, startled faces, too. A deep peal of thunder went rolling and tumbling down the heavens and lost itself in sullen rumblings in the distance. A sweep of chilly air passed by, rustling all the leaves and snowing the flaky ashes broadcast about the fire. Another fierce glare lit up the forest and an instant crash followed that seemed to rend the treetops right over the boys' heads. They clung together in terror, in the thick gloom that followed. A few big raindrops fell pattering upon the leaves.
— Скорее в палатку! — скомандовал Том.
"Quick! boys, go for the tent!" exclaimed Tom.
Они бросились бежать врассыпную, спотыкаясь о корни деревьев и путаясь в диком винограде. Буйный, взбесившийся ветер с неистовым воем пронесся в лесу, и все заголосило вслед за ним. Ослепительные молнии одна за другой сверкали почти непрерывно, раскаты грома не смолкали ни на миг. Хлынул неистовый ливень, и нараставший ураган гнал его над землей сплошным водопадом.
Мальчики что-то кричали друг другу, но воющий ветер и громовые раскаты совсем заглушали их крик. Наконец они один за другим кое-как добрались до палатки и забились под нее, перепуганные, мокрые, продрогшие; с их одежды ручьями струилась вода, но их утешало хоть то, что они терпят беду все вместе. Разговаривать они не могли бы, даже если бы буря не заглушала их голосов, — так яростно хлопал над ними старый парус. Гроза все усиливалась; наконец порыв ветра сорвал парус со всех его привязей и унес прочь. — Мальчики схватились за руки и, поминутно спотыкаясь и набивая себе синяки, бросились бежать под защиту огромного дуба, стоявшего на берегу. Теперь битва была в полном разгаре. При непрерывном сверкании молний все вырисовывалось с необычайной ясностью, отчетливо, без теней: гнущиеся деревья, бушующая река, вся белая от пены, крутые бегущие гребни, смутные очертания высоких утесов на другом берегу, видневшихся сквозь гущу тумана и косую завесу дождя. То и дело какой-нибудь лесной великан, побежденный в бою, с треском валился на землю, ломая молодые деревья; неослабевающие раскаты грома превратились в оглушительные взрывы, резкие, сухие, невыразимо ужасные. Под конец гроза напрягла все свои силы и забушевала над островом с такой небывалой яростью, что, казалось, она разнесет его в клочья, сожжет его, зальет водой по самые верхушки деревьев и до смерти оглушит всякое живое существо — и все это в одну секунду, мгновенно. То была страшная ночь для бесприютных детей.
They sprang away, stumbling over roots and among vines in the dark, no two plunging in the same direction. A furious blast roared through the trees, making everything sing as it went. One blinding flash after another came, and peal on peal of deafening thunder. And now a drenching rain poured down and the rising hurricane drove it in sheets along the ground. The boys cried out to each other, but the roaring wind and the booming thunderblasts drowned their voices utterly. However, one by one they straggled in at last and took shelter under the tent, cold, scared, and streaming with water; but to have company in misery seemed something to be grateful for. They could not talk, the old sail flapped so furiously, even if the other noises would have allowed them. The tempest rose higher and higher, and presently the sail tore loose from its fastenings and went winging away on the blast. The boys seized each others' hands and fled, with many tumblings and bruises, to the shelter of a great oak that stood upon the riverbank. Now the battle was at its highest. Under the ceaseless conflagration of lightning that flamed in the skies, everything below stood out in cleancut and shadowless distinctness: the bending trees, the billowy river, white with foam, the driving spray of spumeflakes, the dim outlines of the high bluffs on the other side, glimpsed through the drifting cloudrack and the slanting veil of rain. Every little while some giant tree yielded the fight and fell crashing through the younger growth; and the unflagging thunderpeals came now in ear-splitting explosive bursts, keen and sharp, and unspeakably appalling. The storm culminated in one matchless effort that seemed likely to tear the island to pieces, burn it up, drown it to the treetops, blow it away, and deafen every creature in it, all at one and the same moment. It was a wild night for homeless young heads to be out in.
Но наконец бой утих, враждовавшие войска принялись отступать, их угрозы и проклятья звучали все глуше и глуше, и мало-помалу на земле водворился прежний мир. Мальчики вернулись в свой лагерь, порядком напуганные, но оказалось, что им все-таки повезло я им следует радоваться, так как в большой платан, под которым они всегда ночевали, ударила ночью молния, и они все трое погибли бы, если бы остались под ним.
But at last the battle was done, and the forces retired with weaker and weaker threatenings and grumblings, and peace resumed her sway. The boys went back to camp, a good deal awed; but they found there was still something to be thankful for, because the great sycamore, the shelter of their beds, was a ruin, now, blasted by the lightnings, and they were not under it when the catastrophe happened.
Все в лагере было залито водой, в том числе и костер, ибо они были беспечны, как и всякие мальчики этого возраста, и не приняли мер, чтобы укрыть его от потоков дождя. Это было очень неприятно: все трое промокли до костей и дрожали от холода. Они красноречиво выражали свое огорчение, но потом заметили, что огонь пробрался далеко под большое бревно и все еще тлеет снизу (в том месте, где оно выгнулось вверх и не касалось земли), и таким образом небольшая частица костра, величиной с ладошку, была спасена от потопа. Мальчики принялись за дело: стали терпеливо подкладывать щепочки и обломки коры, сохранившиеся сухими под лежачими стволами деревьев. В конце концов им удалось умилостивить огонь, он разгорелся опять. Они навалили больших веток, огонь заревел, как горн, и они опять повеселели. Подсушив над огнем вареный окорок, они отлично поужинали, а затем уселись у костра и до самого рассвета толковали о своем ночном приключении, хвастливо приукрашая его, спать все равно было негде, потому что кругом не осталось ни одного сухого местечка.
Everything in camp was drenched, the campfire as well; for they were but heedless lads, like their generation, and had made no provision against rain. Here was matter for dismay, for they were soaked through and chilled. They were eloquent in their distress; but they presently discovered that the fire had eaten so far up under the great log it had been built against (where it curved upward and separated itself from the ground), that a handbreadth or so of it had escaped wetting; so they patiently wrought until, with shreds and bark gathered from the under sides of sheltered logs, they coaxed the fire to burn again. Then they piled on great dead boughs till they had a roaring furnace, and were gladhearted once more. They dried their boiled ham and had a feast, and after that they sat by the fire and expanded and glorified their midnight adventure until morning, for there was not a dry spot to sleep on, anywhere around.
С первыми лучами солнца мальчиков стала одолевать дремота; они отправились на песчаную отмель и легли спать. Вскоре солнце порядком прижгло их, они поднялись и хмуро начали готовить себе завтрак. После еды они чувствовали себя как заржавленные: руки и ноги у них еле двигались, и им снова захотелось домой. Том подметил эти тревожные признаки и делал все, что мог, чтобы развлечь пиратов. Но их не соблазняли ни алебастровые шарики, ни цирк, ни купанье. Он напомнил им об их великой тайне, и ему удалось вызвать проблеск веселья. Покуда это веселье не успело рассеяться, Том поспешил заинтересовать их новой выдумкой. Он — предложил им забыть на время, что они пираты, и сделаться для разнообразия индейцами. Эта мысль показалась им заманчивой: они мигом разделись и, разрисовав себя с ног до головы черной грязью, стали полосатыми, как зебры. После этого они двинулись в лес, чтобы напасть на английских поселенцев, причем, конечно, каждый был вождем.
As the sun began to steal in upon the boys, drowsiness came over them, and they went out on the sandbar and lay down to sleep. They got scorched out by and by, and drearily set about getting breakfast. After the meal they felt rusty, and stiff-jointed, and a little homesick once more. Tom saw the signs, and fell to cheering up the pirates as well as he could. But they cared nothing for marbles, or circus, or swimming, or anything. He reminded them of the imposing secret, and raised a ray of cheer. While it lasted, he got them interested in a new device. This was to knock off being pirates, for a while, and be Indians for a change. They were attracted by this idea; so it was not long before they were stripped, and striped from head to heel with black mud, like so many zebras--all of them chiefs, of course--and then they went tearing through the woods to attack an English settlement.
Мало-помалу они разделились на три враждующих племени. Испуская страшные воинственные кличи, они выскакивали из засады и кидались друг на друга, убивая и скальпируя неприятеля целыми тысячами. Это был кровопролитный день, и они остались им очень довольны.
By and by they separated into three hostile tribes, and darted upon each other from ambush with dreadful warwhoops, and killed and scalped each other by thousands. It was a gory day. Consequently it was an extremely satisfactory one.
К ужину они собрались в лагере, голодные и счастливые. Но тут возникло небольшое затруднение: враждующие индейцы должны были тотчас же заключить между собой мир, иначе они не могли преломить хлеба дружбы; но как же можно заключить мир, не выкурив трубки мира? Где же это слыхано, чтобы мир заключался без трубки? Двое индейцев даже чуть-чуть пожалели, что не остались на всю жизнь пиратами. Но иного выбора не было, и, волей-неволей принуждая себя казаться веселыми, они потребовали трубку, и каждый затянулся по очереди, как полагается.
They assembled in camp toward suppertime, hungry and happy; but now a difficulty arose--hostile Indians could not break the bread of hospitality together without first making peace, and this was a simple impossibility without smoking a pipe of peace. There was no other process that ever they had heard of. Two of the savages almost wished they had remained pirates. However, there was no other way; so with such show of cheerfulness as they could muster they called for the pipe and took their whiff as it passed, in due form.
В конце концов они даже обрадовались, что стали индейцами, так как все-таки кое-что выиграли: оказалось, они уже могут немного курить, не чувствуя потребности идти разыскивать потерянный ножик. Правда, их — мутило и теперь, но не так мучительно, как прежде. Они поспешили воспользоваться таким благоприятным обстоятельством. После ужина они осторожно повторили свой опыт, и на этот раз он увенчался успехом, так что вечер прошел очень весело. Они были так горды и счастливы своим новым достижением, словно им удалось содрать кожу и скальпы с шести индейских племен. Оставим же их покуда в покое: пусть курят, болтают и хвастаются. До поры до времени мы можем обойтись и без них.
And behold, they were glad they had gone into savagery, for they had gained something; they found that they could now smoke a little without having to go and hunt for a lost knife; they did not get sick enough to be seriously uncomfortable. They were not likely to fool away this high promise for lack of effort. No, they practised cautiously, after supper, with right fair success, and so they spent a jubilant evening. They were prouder and happier in their new acquirement than they would have been in the scalping and skinning of the Six Nations. We will leave them to smoke and chatter and brag, since we have no further use for them at present.